Tag: Russian

I.  Введение
Отчуждение стало в XX веке одной из самых важных и широко обсуждаемых тем, и в этих дискуссиях ключевую роль играли теоретические построения Маркса. Однако, вопреки тому, что можно было бы подумать, сама концепция отчуждения не развивалась «линейно», и публикация ранее неизвестных текстов, в которых Маркс размышлял об отчуждении, обозначила важные вехи в трансформации и распространении теории.

Смысл этого слова на протяжении столетий несколько раз менялся. В теологическом дискурсе оно означало дистанцию между человеком и Богом, в теориях общественного договора – утерю индивидуумом своей пер- воначальной свободы, в английской политэкономии – переход собственности от одного владельца к другому. Первое систематическое философское изложение темы отчуждения содержалось в работах Г. В. Ф. Гегеля, который в «Феноменологии духа» ввел термины Entäusserung (буквально – «самоовнешнение», «самообнаружение» или же «самоотречение», «отрешение от себя») и Entfremdung («отчуждение», «отделение от себя») для обозначения становления духа чем-то отличным от самого себя в мире объективности. Эта проблема в целом еще занимала видное место в трудах левых гегельянцев, и выдвинутая Людвигом Фейербахом в работе «Сущность христианства» теория религиозного отчуждения, – т. е. проеци- рования человеком собственной сущности на воображаемое божество (в «Сущности христианства» (1841), – внесла значительный вклад в развитие концепции. Затем «отчуждение» исчезло из философской мысли, и никто из видных мыслителей второй половины XIX в. не уделял ему особого вни- мания. Даже Маркс в работах, публиковавшихся при его жизни, редко использовал этот термин; в марксизме II Интернационала (1889–1914) он отсутствовал полностью.

На протяжении этого периода, однако, некоторые мыслители разрабатывали концепции, которые позднее были ассоциированы с концепцией отчуждения. В работах «О разделении общественного труда» (1893) и «Самоубийство» (1897) Эмиль Дюркгейм ввел термин «аномия» для указания на ряд эффектов, проявляющихся, когда вслед за существенным углублением разделения труда наступает кризис норм, обеспечивающих социальную сплоченность. Социальные тенденции, сопутствующие масштабным изменениям в процессе производства, легли также в основу теорий немецких социологов: Георг Зиммель в «Философии денег» (1900) уделил большое внимание господству социальных институтов над отдельными людьми и растущему «обезличиванию» человеческих отношений, а Макс Вебер в «Экономике и обществе» (опубл. в 1922) остановился на феноменах «бюрократизации» в обществе и «рационального расчета» в отношениях между людьми, рассматривая эти феномены как суть капитализма. Но названные авторы полагали, что они описывают непреодолимые тенденции, и в своих размышлениях часто руководствовались желанием усовершенствовать существующий общественный и политический строй, – во всяком случае, не заменить его каким-то иным.

II. Второе открытие отчуждения
Второе открытие теории отчуждения произошло благодаря Дьердю Лукачу, который в «Истории и классовом сознании» (1923) сослался на некоторые места из «Капитала» Маркса, особенно на раздел о «товарном фетишизме» (Der Fetishcharakter der Ware), и ввел термин «овеществление» или«опредмечивание» (Verdinglichung, Versachlichung) для описания феномена, когда трудовая деятельность противостоит людям как нечто объективное и независимое, господствуя над ними посредством объективных автономных законов. В сущности, однако, теория Лукача была еще схожа с гегелевской, поскольку он представлял себе овеществление как некоторое «структурное данное». Много позже, когда благодаря появлению французского перевода20 эта работа вызвала широкий отклик среди студентов и активистов левого толка, Лукач решил опубликовать ее заново, с длинным самокритичным предисловием (1967), в котором он объяснял, что «Историяи классовое сознание» «следует Гегелю постольку, поскольку в этой книге отчуждение тоже уравнивается с опредмечиванием» 21.

Другим автором, сосредоточившимся на этой теме в 1920-е годы, был Исаак Рубин, доказывавший в своих «Очерках по теории стоимости Маркса», что теория товарного фетишизма «представляет собой основу всей экономической системы Маркса и, в частности, его теории стоимости» 22. На взгляд этого русского автора, «овеществление» общественных отношений«есть реальный факт товарно-капиталистического хозяйства» 23; «…«овеществление» производственных отношений не «мистификация» только, не иллюзия, а одна из особенностей экономической структуры современного общества. … Фетишизм – явление не только общественного сознания, но и общественного бытия» 24.

Несмотря на эти проницательные замечания, – обнаруживающие дар предвидения, если мы вспомним, когда это было написано, – работа Руби- на не смогла способствовать более широкому знакомству с теорией отчуждения: она попала в поле восприятия на Западе лишь в 1972 году, когда была переведена на английский (и затем с английского на другие языки).

Решающим событием, которое наконец радикально подтолкнуло процесс распространения концепции отчуждения, стал выход в свет в 1932 году «Экономическо-философских рукописей 1844 года» – не публиковавшегося ранее текста молодого Маркса. «Рукописи» быстро стали одним из наиболее широко тиражируемых, переводимых и обсуждаемых философских произведений XX века; они раскрывали ту центральную роль, которую отводил теории отчуждения Маркс в важный для формирования егоэкономической мысли период – период открытия политической экономии 25. Ибо с помощью своей категории отчужденного труда (entfremdete Arbeit)26 Маркс не только расширил проблему отчуждения, выведя ее из философской, религиозной и политической сферы – в экономическую сферу материального производства; он также показал, что экономическая сфера существенна для понимания и преодоления отчуждения в других сферах. В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» отчуждение представляется как феномен, в котором продукт труда противостоит труду«как некое чуждое существо, как сила, не зависящая от производителя». По Марксу:

«Отчуждение [Entäusserung] рабочего в его продукте имеет не только то значение, что его труд становится предметом, приобретает внешнее существование, но еще и то значение, что его труд существует вне его, независимо от него, как нечто чужое для него, и что этот труд становится про- тивостоящей ему самостоятельной силой; что жизнь, сообщенная им предмету, выступает против него как враждебная и чуждая»27.

Наряду с этим общим определением, Маркс перечислил четыре аспекта отчуждения рабочего в буржуазном обществе:

1. он отчужден от продукта своего труда, который становится для него «предметом чуждым и над ним властвующим»;
2. он отчужден от своей трудовой деятельности, которая им воспринимается как «повернутая против него самого», «ему не принадлежащая деятельность»28;
3. он отчужден от «родовой сущности человека», превращающейся в «чуждую ему сущность»;
4. он отчужден от других людей и отчужден по отношению к их труду и предмету их труда29.

Для Маркса, в противоположность Гегелю, термин «отчуждение» не был равнозначен «овеществлению» как таковому, а соответствовал конкретному феномену в рамках четко определенной формы экономики: наемному труду и превращению продуктов труда в объекты, противостоящие производителям. Политическое различие между этими двумя позициями огромно. В то время как Гегель представлял отчуждение как онтологическое выражение труда, Маркс понимал его как нечто характерное для конкретной – капиталистической – эпохи производства и считал, что оно может быть преодолено через «эмансипацию общества от частной собственности» 30. Аналогичные соображения высказывались им в записях конспекта «Основ политической экономии» Джемса Милля:

«Мой труд был бы свободным проявлением жизни и поэтому наслаждением жизнью. При предпосылке частной собственности он является отчуждением жизни, ибо я тружусь для того, чтобы жить, чтобы добывать себе средства к жизни. Мой труд не есть моя жизнь.

Во-вторых: в труде я потому утверждал бы мою индивидуальную жизнь и, следовательно, собственное своеобразие моей индивидуальности. Труд был бы моей истинной, деятельной собственностью. При предпосылке частной собственности моя индивидуальность отчуждена от меня до такой степени, что эта деятельность мне ненавистна, что она для меня – мука и, скорее, лишь видимость деятельности. Поэтому труд является здесь также лишь вынужденной деятельностью и возлагается на меня под давлением всего лишь внешней случайной нужды, а не в силу внутренней необходимой потребности» 31.

Таким образом, даже в этих фрагментарных, временами неуверенных ранних работах Маркс всегда рассматривал отчуждение с исторической, а не с «природной» точки зрения.

III. Немарксистские концепции отчуждения
Исторической, не онтологической, концепции отчуждения, однако, потребовалось немало времени, чтобы прижиться. В начале XX столетия большинство авторов, обращавшихся к этому феномену, рассматривали его как универсальный аспект существования человека. Например, Мартин Хайдеггер в своей работе «Бытие и время» (1927) использовал чисто философский подход к отчуждению. Категорией, применявшейся им в фено- менологии отчуждения, было «падение», «упадшесть» (Verfallen), т. е. тен- денция «здесь-бытия» (Dasein – онтологически представленного человече- ского существования) к утере себя в неподлинности и конформизме окружающего мира.

Для Хайдеггера «упадшесть в «мир» подразумевает растворение в бытии-друг-с-другом, насколько последнее ведомо толками, любопытством и двусмысленностью» – воистину нечто совершенно отличное от ситуации фабричного рабочего, находившейся в центре внимания теоретических работ Маркса. Более того, Хайдеггер не рассматривает эту «упадшесть» как «дурное и прискорбное онтическое свойство, допускающее, возможно, преодоление на продвинутых стадиях человеческой культуры», но скорее как онтологическую характеристику, «экзистенциальный модус бытия-в-мире» 32.

Герберт Маркузе, в отличие от Хайдеггера, хорошо знавший работы Маркса, отождествлял отчуждение с овеществлением или опредмечиванием как таковым, а не с тем, как оно проявляется в капиталистических производственных отношениях. В эссе, опубликованном в 1933 г., он доказывал, что «обременительный характер труда» 33 не может быть объяснен только «конкретными условиями выполнения труда, социально-техническим структурированием труда»34, но должен рассматриваться как одна из его фундаментальных характеристик:

«В процессе труда трудящийся всегда «с вещью», стоит ли он у машины, разрабатывает ли технические планы, занят ли организационными мерами, изучает ли научные проблемы, обучает ли людей и т. д. В своей деятельности он позволяет вещи направлять себя, подчиняет себя и повинуется ее законам, даже когда он господствует над предметом своей деятельности. … В любом случае он не «с самим собой» …он «с иным, нежели он сам», даже когда в этой деятельности осуществляется его собственная свободно принятая для себя жизнь. Это овеществление и отчуждение человеческого существования … неустранимо в принципе» 35.

С точки зрения Маркузе, имела место некая «изначальная отрицательность трудовой деятельности», неотъемлемая от «самой сути человеческого существования»36. Поэтому критика отчуждения стала критикой технологии и труда вообще, и преодоление отчуждения полагалось возможным лишь в момент игры, когда люди могут обрести свободу, которой они лишены в производственной деятельности: «В одном только броске мяча игрок достигает бесконечно большего триумфа человеческой свободы над овеществлением, чем в самом великом достижении технического труда»37.

В «Эросе и цивилизации» (1955) Маркузе столь же четко дистанцировался от концепции Маркса, доказывая, что человеческая эмансипация может быть достигнута лишь через отмену труда и утверждение либидо и игры в общественных отношениях. Он отвергал какую-либо возможность того, что общество, основанное на совместном владении средствами производства, могло бы преодолеть отчуждение, на том основании, что труд вообще, а не только наемный труд, есть служение

«…аппарату, который находится вне их [огромного большинства населения] контроля и действует как независимая сила, которой индивиды должны подчиниться, если они хотят жить. И чем более специализируется разделение труда, тем более отчужденным он становится. …отчужденный труд, лишенный удовлетворения, отрицает принцип удовольствия» 38.

Главной нормой, против которой люди должны были восставать, стал навязываемый обществом «принцип производительности» (performance principle). Ибо, на взгляд Маркузе:

«Вместе с этим развитием господства развертывается конфликт между сексуальностью и цивилизацией. Под властью принципа производительности тело и душа превращаются в инструменты отчужденного труда. Как таковые они могут функционировать, только отказавшись от свободы либидозного субъект-объекта, которым первоначально является человеческий организм и которого он желает. …человек существует в качестве инструмента отчужденного труда»39.

Отсюда следует, что, «как бы справедливо и рационально ни было устроено материальное производство, оно никогда не стало бы царством свободы и удовлетворения», и лишь «область по ту сторону труда означает свободу и самореализацию»40. Альтернатива, предложенная Маркузе, – отказ от столь дорогого Марксу мифа о Прометее и приближение к «дионисийской» перспективе – «освобождению Эроса» 41. В противоположность

Фрейду, утверждавшему в статье «Недовольство культурой» (1929), что не- репрессивная организация общества повлекла бы за собой опасный регресс по сравнению с тем уровнем цивилизованности, который был достигнут в человеческих отношениях, Маркузе был убежден, что, если освобождение инстинктов произойдет в технологически передовом «свободном обществе», служащем человечности, это не только будет способствовать прогрессу, но и создаст «новые и прочные трудовые отношения». Но его указания относительно того, как новое общество могло бы возникнуть, были довольно темны и утопичны. В конечном итоге он выступил вообще против «технологического доминирования», так что его критика отчуждения более не была направлена против капиталистических производственных отношений; а его мысли насчет изменения общества были настолько пессимистичны, что включали рабочий класс в число субъектов, работающих на защиту сложившейся системы.

Две ведущих фигуры «франкфуртской школы», Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно, также разработали теорию универсального отчуждения, возникающего в результате агрессивного общественного контроля и манипуляции потребностями со стороны средств массовой информации. В «Диалектике просвещения» (1944) они доказывали, что «техническая рациональность сегодня является рациональностью господства как такового. Она есть свойство отчужденного от самого себя общества быть обществом принуждения». Это означало, что в современном капитализме даже сфера свободного времени – свободного от работы, вне рабочего процесса, – поглощается механизмами воспроизводства консенсуса.

После второй мировой войны концепция отчуждения проникла также в психоанализ. Те, кто стал ее использовать, исходили из теории Фрейда, согласно которой человек вынужден выбирать между природой и культурой, и для того, чтобы наслаждаться благами и безопасностью цивилизации, ондолжен подавлять свои импульсы. Некоторые психологи связывали отчуждение с психозами, возникающими у некоторых людей вследствие этого внутренне конфликтного выбора; тем самым вся обширная проблематика отчуждения сводилась ими к чисто субъективному феномену.

Среди авторов – сторонников психоанализа больше всех занимался проблемой отчуждения Эрих Фромм. В отличие от большинства своих кол- лег, он никогда не отделял его проявления от исторического контекста капитализма; в действительности, в его книгах «Здоровое общество» (1955) и «Марксова концепция человека» (1966) понятие отчуждения использовалась в попытке навести мосты между психоанализом и марксизмом. И все же Фромм также делал основной акцент на субъективность, и его концепция отчуждения, которое он кратко определил как «такой способ восприятия, при котором человек ощущает себя как нечто чуждое», оставалась слишком узко сфокусированной на индивидууме, Более того, его изложение концепции Маркса основывалось только на «Экономическо-философских рукописях 1844 года» и обнаруживало глубокое недопонимание того особого и центрального положения, которое в теории Маркса занимает понятие отчужденного труда. Этот пробел помешал Фромму должным образом оценить значимость объективного отчуждения (отчуждения рабочего в процессе труда и относительно продукта труда) и привел к тому, что проповедуемые им взгляды создают впечатление лицемерного игнорирования базовых структурных отношений:

«Маркс думал, что рабочий класс – это самый отчужденный класс… Маркс не мог предвидеть масштабов массового отчуждения, которое охватило большую часть человечества… Например, служащий, посредник, представитель фирмы, менеджер сегодня – это же люди еще более от- чужденные, чем профессиональный рабочий. Деятельность рабочего еще в какой-то мере является выражением его личных способностей (ловкости, надежности и т. д.), и у него нет необходимости продавать свою личность: свою улыбку, свое мнение и т. д.».

Одна из основных немарксистских теорий отчуждения связана с Жан-Полем Сартром и французскими экзистенциалистами. Действительно, в 1940-е годы, отмеченные ужасами войны и последовавшим моральным кризисом, феномен отчуждения – отчасти под влиянием неогегельянства Александра Кожева – стал часто упоминаться как в философской литературе, так и в художественных текстах. Однако, опять же, здесь речь шла о намного более общем понятии, чем в теории Маркса: отчуждение стало отождествляться с некоторой расплывчатой неудовлетворенностью, испытываемой человеком в обществе, с расколом между человеческой индивидуальностью и миром опыта, и определяться как непреодолимое свойство человеческого бытия («ситуация человека» – “condition humaine”). Философы-экзистенциалисты не выдвигали предположений о социальном происхождении отчуждения, но рассматривали его как неизбежно связанное с любой «фактичностью» (такому взгляду, несомненно, способствовала неудача советского эксперимента) и «инаковостью» людей по отношению друг к другу. В 1955 г. в одной из наиболее значимых работ данного направления эту позицию изложил Жан Ипполит:

«[Отчуждение] нельзя, по-видимому, свести исключительно к понятию отчуждения человека при капитализме в понимании Маркса. Последнее – лишь частный случай более универсальной проблемы человеческого самосознания, которое, будучи неспособно понять себя как изолированное cogito, может лишь признать себя в некотором слове, им построенном, в других «я», которые оно признает и которые от него время от времени отмежевываются. Но этот способ открытия себя через Другого, это опредмечивание всегда есть в той или иной степени отчуждение, потеря себя и одновременно открытие себя. Таким образом, опредмечивание и отчуждение неразделимы, и их соединение – просто выражение диалектической напряженности, наблюдаемой в самом движении истории».

Маркс помог разработать критику человеческого порабощения, взяв в качестве основы противостояние капиталистическим производственным отношениям. Траектория экзистенциалистов была обратной: они пытались включить те части работы Маркса, которые, по их мнению, принесли бы пользу их собственному подходу, в чисто философскую дискуссию, из которой устранена любая историческая критика.

IV. Полемика о ранних работах Маркса об отчуждении
Дискуссии об отчуждении, которые разворачивались во Франции, нередко обращались к теориям Маркса. Часто, однако, при этом ссылались только на «Экономическо-философские рукописи 1844 года»; не принима- лись во внимание даже те разделы «Капитала», которые использовал Лукач для построения своей теории опредмечивания. Более того, некоторые фразы из «Рукописей 1844 года» были вырваны из контекста и превращены в сенсационные цитаты, якобы доказывавшие существование другого, «нового» Маркса, философски насыщенного и свободного от экономического детерминизма, который критики приписывали «Капиталу» (часто не прочитав его). Основываясь, опять же, на текстах 1844 года, французские экзистенциалисты акцентировали в особенности понятие самоотчуждения (Selbstenfremdung), т. е. отчуждения рабочего от человеческого рода и от других таких же людей; Маркс действительно обсуждал это явление в своих ранних работах, но всегда в связи с объективным отчуждением.

Ту же самую вопиющую ошибку можно видеть у ведущего послевоенного теоретика-политолога – Ханны Арендт. В «Ситуации человека» она выстроила свое изложение концепции Маркса об отчуждении на основе «Экономическо-философских рукописей 1844 года» и даже при этом рассматривала изолированно лишь один из упомянутых Марксом видов отчуждения – «субъективное отчуждение». Это позволило ей утверждать, что:

«…лишение собственности есть один из модусов, в каких происходит отчуждение от мира, и законом, по которому совершенно против намерения всех его участников развивалось Новое время, была экспроприация и тем самым отчуждение от мира определенных слоев населения. … Отчуждение от мира, а не отчуждение от самости, как полагал Маркс, является признаком Нового времени».

Свидетельством ее недостаточного знакомства со зрелыми работами Маркса является тот факт, что она, признавая, что Маркс «до известной степени признавал и отчуждение мира в капиталистическом хозяйстве», ссылается лишь на несколько строк из его очень ранней журналистской статьи «Дебаты по поводу закона о краже леса» (1842), а не на десятки более важных страниц в «Капитале» и подготовительных рукописях к нему. Ее неожиданный вывод: «…подобные ситуативные соображения играют вообще в творчестве Маркса вторичную роль; побеждает всегда крайний субъективизм Нового времени». Где и каким образом Маркс в своем анализе капиталистического общества выдвигал на первый план «отчуждение от самости» – остается тайной, которую Арендт так и не открыла в своих сочинениях.

В 1960-х гг. теория отчуждения, представленная в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», стала главным «яблоком раздора» в интерпретации работ Маркса в более широком плане. Утверждалось, что между «молодым» и «поздним» Марксом следует проводить резкое раз- граничение; это произвольное и искусственное противопоставление поддерживали как те, кто предпочитал его раннее философское творчество, так и те, для кого единственно подлинным был Маркс «Капитала» (в частности, Луи Альтюссер и советские авторы). В то время как первые считали теорию отчуждения в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» важнейшей частью социально-критической теории Маркса, последние часто демонстрировали настоящую «фобию отчуждения» и пытались вначале преуменьшить важность этой концепции, а когда такая стратегиястала уже невозможной – всю тему отчуждения списали на «юношеские неточности и остатки гегельянства», от которых Маркс впоследствии отказался. Авторы, принадлежавшие к первому лагерю, на это возражали, что «Рукописи 1844 года» написаны 26-летним человеком, как раз приступившим к своим основным исследованиям; но представители второго лагеря тем не менее отказывались признать важность теории отчуждения Маркса даже тогда, когда публикация новых текстов ясно показала, что он никогда не терял к ней интереса и что на главных этапах работы, которой он посвятил свою жизнь, эта теория занимала значительное место.

Утверждать, как это делали многие, что теория отчуждения «Рукописей 1844 года» занимала центральное место в проблематике теоретической мысли Маркса, – столь очевидно неверно, что это доказывает лишь незна- комство с его работами. С другой стороны, когда Маркс стал наиболее часто обсуждаемым и цитируемым автором в мировой философской литературе благодаря его новоопубликованным текстам об отчуждении, тот факт, что по всей этой теме и связанным с ней спорам из Советского Союза не было слышно ничего, стал впечатляющим образцом «инструментального» использования произведений Маркса в СССР. Ибо существование отчуждения в Советском Союзе и его странах-сателлитах отрицалось без обсуждения, и к любым текстам, касавшимся этого вопроса, относились с подозрением. Как писал Анри Лефевр: «В советском обществе отчуждение не могло быть проблемой и не должно быть проблемой в дальнейшем. По приказу свыше, по государственным соображениям это понятие должно было исчезнуть». Поэтому до 1970-х гг. очень немногие авторы в «социалистическом лагере» уделяли внимание соответствующим текстам.

Многие хорошо известные западные авторы также преуменьшали сложность этого феномена. Люсьен Гольдманн, например, считал возможным преодоление отчуждения в социально-экономических условиях того времени и в своих «Диалектических исследованиях» (1959) доказывал, что оно будет исчезать или идти на убыль просто под воздействием планирования.«Овеществление», – писал он, – «есть в действиительности феномен, тесно связанный с отсутствием планирования и с производством для рынка»; советский социализм на Востоке и кейнсианская политика на Западе приводят «в первом случае к устранению овеществления; а во втором – к его прогрессирующему ослаблению». История показала ошибочность его прогнозов.

V. Неотразимое очарование теории отчуждения
В 1960-е годы началась настоящая мода на теории отчуждения, и на эту тему по всему миру были опубликованы сотни книг и статей. Наступил прямо-таки «век отчуждения». Авторы, представлявшие самые разные по- литические направления и академические дисциплины, называли причинами отчуждения коммодификацию, избыточную специализацию, аномию, бюрократизацию, конформизм, консьюмеризм, утрату ощущения собственной «самости» среди новых технологий, даже личную обособленность, апатию, социальную или этническую маргинализацию и загрязнение окружающей среды.

Концепция отчуждения, казалось, в совершенстве выражала «дух эпохи», и в своей критике капиталистического общества она, действительно, стала той общей темой, на которой сошлись антисоветский философский марксизм и наиболее демократические и прогрессивные течения католического мира. Но популярность концепции и ее применение без всякого разбора привели к полной неясности в терминологии. За несколько лет «отчуждение» превратилось, таким образом, в пустую формулой, покрывающую весь спектр проявлений человеческого несчастья, – настолько всеобъемлющую, что это порождало убеждение в невозможности изменить ситуацию.

С появлением книги Ги Дебора «Общество спектакля», вскоре после первой же публикации в 1967 году ставшей настоящим манифестом для поколения студентов, взбунтовавшихся против существующей системы, теория отчуждения соединилась с критикой нематериального производства. Основываясь на тезисах Хоркхаймера и Адорно, согласно которым «производство согласия» с существующим общественным строем стало включать индустрию досуга, Дебор доказывает, что нетрудовую сферу более нельзя рассматривать отдельно от производственной деятельности:

«Тогда как на первоначальной фазе капиталистического накопления «политическая экономия видела в пролетарии лишь рабочего», который должен получать необходимый минимум для поддержания своей рабочей силы, совершенно не рассматривая его «в его досуге, в его человеческом качестве», эта идейная позиция господствующего класса оборачивается сразу же, как только степень избыточности, достигнутая в производстве товаров, требует от рабочего избытка соучастия. Этот рабочий, внезапно отмытый от тотального презрения, на что ему явственно указывают все способы организации производственного процесса и контроля, за пределами последних ежедневно и явно обнаруживает, что в качестве потребителя с ним, с впечатляющей вежливостью, обращаются как с важной персоной. То есть товарный гуманизм принимает в расчет «досуг и человеческий облик» трудящегося просто потому, что политическая экономия сегодня может и должна господствовать над этими сферами как экономия политическая».

Поэтому, на взгляд Дебора, в то время как первоначально доминирование экономики над общественной жизнью приняло форму «вырождения быть в иметь», «настоящая фаза» ведет «к повсеместному сползанию иметь в казаться». Эта мысль побудила его поставить в центр своего анализа мир спектакля: социальная функция спектакля есть «конкретное производство отчуждения»; спектакль – это феномен, в котором достигает своего полного завершения «принцип товарного фетишизма». В этих условиях отчуждение утверждается до такой степени, что оно реально становится для индивидуумов волнующим переживанием, новым «опиумом народа», побуждая людей потреблять и «признавать себя в господствующих образах потребностей» 64, уводя их все дальше от их собственных желаний и реального существования:

«Спектакль – это стадия, на которой товару уже удалось добиться полного захвата общественной жизни. … Современное экономическое производство распространяет свою диктатуру и вширь и вглубь. … На этом этапе «второй индустриальной революции» отчужденное потребление становится некоей обязанностью масс, дополнительной по отношению к отчужденному производству»65.

Идя по стопам Дебора, Жан Бодрийяр также использовал концепцию отчуждения, чтобы критически интерпретировать социальные перемены, которые появляются с поздним капитализмом. В своей книге «Обществе потребления», дистанцируясь от марксистской сосредоточенности на центральном положении производства, в качестве первичного фактора в современном обществе он рассматривает потребление. «Эра потребления», когда реклама и опросы общественного мнения создают ложные потребности и массовый консенсус, стала также и «эрой глубокого отчуждения»:

«Логика товара распространяется, управляя сегодня не только процессами труда и производства материальных продуктов, она управляет всей культурой, сексуальностью, человеческими отношениями вплоть до индивидуальных фантазмов и импульсов. …все делается спектаклем, то есть представляется, производится, организуется в образы, в знаки, в потребляемые модели»66.

Политические выводы Бодрийяра были, однако, довольно непоследовательны и пессимистичны. Столкнувшись с массовым общественным брожением, он счел, что «участники майского протеста» 1968 года «не избежали этой ловушки, которая состоит в чрезмерном овеществлении объектов и потребления и в придании им дьявольской ценности»; он критиковал «все разоблачения, все речи об «отчуждении», всякую насмешку над поп-артом и антиартом» как всего лишь «обвинение[, которое] составляет часть игры: это критический мираж, антифабула, которая усиливает фабулу» 67. Таким образом, далеко отойдя от марксизма, в котором в качестве «социального начала отсчета» для изменения мира выступает рабочий класс, он завер- шил свою книгу мессианским призывом – столь же общим, сколь и эфе- мерным: «Мы ждем грубых нашествий и внезапных разрушений, которые столь же непредвидимо, но очевидно, как в мае 1968 года, разобьют эту белую мессу» 68.

VI. Теория отчуждения в североамериканской социологии
В 1950-е годы концепция отчуждения вошла также в словарь североамериканской социологии, но здесь подход к этой теме сильно отличался от преобладавшего в то время в Европе. «Мейнстрим» социологии трактовал отчуждение как проблему отдельного человека, а не общественных отношений69, и поиск решений концентрировался на способности индивиду-умов приспосабливаться к существующему порядку, а не на коллективных практических действиях по изменению общества70.

Здесь также имел место длительный период неопределенности, прежде чем оформилось ясное и общепризнанное определение предмета. Некоторые авторы считали отчуждение позитивным феноменом – средством выражения творческой способности, неотъемлемой вообще от человеческого состояния 71.

Согласно другому распространенному взгляду, отчуждение вырастает из «зазора» между отдельным человеком и обществом72; Сеймур Мелман, например, усматривал корни отчуждения в разрыве между формулировкой решений и их выполнением и считал, что оно влияет и на рабочих, и на администрацию73. В статье «Мера отчуждения» (1957), открывшей дискуссию об этом понятии в журнале American Sociological Review, Гвинн Неттлер в попытке построить соответствующее определение обратился к результатам опроса общественного мнения. Но, составляя резкий контраст со строгими традициями рабочего движения в области изучения условий труда, его опрос создавал впечатление, что источником вдохновения для него служили тогдашние маккартистские каноны, а не принципы научного исследования74. Ибо он фактически отождествлял отчуждение с неприятием консервативных принципов американского общества:

«последовательной приверженностью непопулярным и враждебным установкам по отношению к семейным ценностям, средствам массовой информации и массовым вкусам, текущим событиям, народному образованию, традиционной религии и представлениям о жизненных целях, патриотизму и избирательному процессу» 75.

Корректировка этой концептуальной узости американского социологического взгляда началась с публикации короткой статьи Мелвина Симена «Что значит отчуждение» (1959), ссылка на которую вскоре стала обязательной для всех исследователей в этой области. Его перечень пяти основ- ных типов отчуждения – бессилие, отсутствие смысла (т. е. неспособность понимать окружающие события), отсутствие значимых норм, изоляция и самоотчужденность76 – показывал, что он также подходил к этому феномену в основном в чисто субъективном аспекте. Роберт Блаунер в своей книге «Отчуждение и свобода» (1964) схожим образом определил отчуждение как «характеристику персонального опыта, порождаемую определенными социальными конфигурациями» 77, хотя обширные исследования Блаунера привели его к обнаружению корней отчуждения в «занятости в крупных корпорациях и обезличенных бюрократических структурах, повсеместно распространенных во всех индустриальных обществах» 78.

Американская социология в то время, как правило, рассматривала отчуждение как проблему, связанную с системой индустриального производства, неважно – социалистического или капиталистического; и затрагивавшую главным образом человеческое сознание 79. Это существенное смещение в подходах к проблеме, в конечном счете, снижало качество анализа определяющих отчуждение историко-социальных факторов или даже исключало такой анализ, порождая своего рода «гиперпсихологизацию», когда отчуждение трактовалось не как социальная проблема, а как патологический симптом у отдельных личностей, поддающийся излечению на ин- дивидуальном уровне 80. Тогда как в марксистской традиции концепция отчуждения служила самой резкой критике капиталистического способа производства, ее институционализация в области социологии сводила отчуждение к феномену индивидуальной неадаптированности к социальным нормам.

Аналогично, критический аспект, присущий этой концепции в философии (даже у авторов, полагавших горизонт отчуждения непреодолимым), теперь сменился иллюзорной нейтральностью 81.

Другим последствием этой метаморфозы стало теоретическое обеднение концепции. Из сложного феномена, относившегося к трудовой деятельности человека и его социальному и интеллектуальному существованию, отчуждение превратилось в частную категорию, подразделяемую соответственно академическим исследовательским специализациям 82. Американские социологи доказывали, что этот методологический выбор позволил им освободить изучение отчуждения от любых политических ассоциаций и придать ему научную объективность. Но в действительности этот «поворот» к аполитичности имел очевидный идеологический подтекст, поскольку под лозунгами деидеологизации и ценностной нейтральности скрывалась поддержка господствующих ценностей и общественного строя.

Итак, разница между марксистскими и американскими социологическими концепциями отчуждения состояла не в том, что первые носили политический, а вторые – научный характер. Дело скорее в том, что теоретики марксизма были носителями ценностей, противоположных тем, которым принадлежала гегемония в американском обществе, в то время как идеологи США поддерживали ценности существующего строя, умело маскируя их под вечные ценности человечества83. В американском академическом контексте концепция отчуждения подверглась самой настоящей фальсификации и в конечном счете стала использоваться защитниками именно техклассов общества, против которых она столь долго направлялась 84.

VII. Отчуждение в «Капитале» и подготовительных рукописях к нему
Для тех, кто пытался противостоять этому положению дел, важную роль играли собственные произведения Маркса. После публикации новых текстов внимание, первоначально сосредоточенное на «Экономико-философских рукописях 1844 года», стало чаще переключаться на другие работы, что позволило реконструировать развитие его идей более точно.

Во второй половине 1840-х гг. Маркс отказался от частого использования термина «отчуждение»; важнейшие исключения – его первая написанная совместно с Энгельсом книга «Святое семейство» (1845), где этот термин иногда появляется в полемике с Бруно и Эдгаром Бауэрами, и один отрывок из «Немецкой идеологии» (1845–1846), также написанной вместе с Энгельсом. Отказавшись от мысли публиковать «Немецкую идеологию», Маркс вернулся к теории отчуждения в работе «Наемный труд и капитал» – сборнике статей, основу для которых составили лекции, читанные им в Немецком рабочем обществе в Брюсселе в 1847 г., – но сам термин «отчуждение» там не появляется: он звучал бы слишком абстрактно для той аудитории, к которой собирался обращаться автор. В этих текстах Маркс писал, что наемный труд не является «частью жизни» рабочего: «напротив, трудиться значит для него жертвовать своей жизнью». Рабочая сила – товар, который рабочий вынужден продавать, «чтобы жить», и «продукт его деятельности не составляет цели его деятельности» 85:

«…рабочий, который 12 часов в сутки ткет, прядет, сверлит, точит, строит, копает, дробит камни, переносит тяжести и т. д. – может ли он счи- тать это двенадцатичасовое ткачество, прядение, сверление, токарную, строительную работу, копание, дробление камней проявлением своей жизни, своей жизнью? Наоборот. Жизнь для него начинается тогда, когда эта деятельность прекращается, – за обеденным столом, у трактирной стойки, в постели. Смысл двенадцатичасового труда заключается для него не в том, что он ткет, прядет, сверлит и т. д., а в том, что это – способ зара- ботка, который дает ему возможность поесть, пойти в трактир, поспать. Если бы шелковичный червь прял для того, чтобы поддерживать свое существование в качестве гусеницы, он был бы настоящим наемным рабочим»86.

До конца 1850-х в работах Маркса ссылок на теорию отчуждения больше не было. После поражения революций 1848 года он был вынужден эмигрировать в Лондон; оказавшись там, он сконцентрировал все свои усилия на изучении политической экономии и, помимо нескольких небольших работ на исторические темы87, новых книг не публиковал. Когда, однако, он снова начал писать об экономических вопросах – в экономиче- ских рукописях 1857–59 гг., посвященных критике политической экономии и более известных как Grundrisse, – он использовал термин «отчуждение» неоднократно. Этот текст во многих отношениях напоминает анализ, данный в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», хотя почти десятилетняя исследовательская работа в Британской библиотеке дала Марксу возможность значительно углубить этот анализ:

«Общественный характер деятельности, как и общественная форма продукта, как и участие индивида в производстве, выступает здесь как нечто чуждое индивидам, как нечто вещное; не как отношение индивидов друг к другу, а как их подчинение отношениям, существующим независимо от них и возникающим из столкновения безразличных индивидов друг с другом. Всеобщий обмен деятельностями и продуктами, ставший жизненным условием для каждого отдельного индивида, их взаимная связь представляются им самим как нечто чуждое, от них независимое, как некая вещь. В меновой стоимости общественное отношение лиц превращено в общественное отношение вещей, личная мощь – в некую вещную мощь» 88.

Изложение темы отчуждения в Grundrisse, соответственно, обогатилось лучшим пониманием экономических категорий и более точным социальным анализом. Важным аспектом этого является та связь, которая устанавливается в Grundrisse между отчуждением и меновой стоимостью. И в одном из самых блестящих отрывков, посвященных этому феномену современного общества, Маркс связывает отчуждение с противостоянием капитала и «живой рабочей силы»:

«Объективные условия живого труда выступают как отделившиеся, самостоятельные стоимости по отношению к живой рабочей силе как субъективному наличному бытию… Объективные условия живой рабочей силы предпосланы как самостоятельное по отношению к ней существование, как объективность отличного от живой рабочей силы и противостоящего ей субъекта; поэтому воспроизводство и увеличение стоимости, т. е. расширение этих объективных условий, является вместе с тем воспроизводством и новым производством их в качестве богатства чужого субъекта, безразлично и самостоятельно противостоящего рабочей силе. Воспроизводится и производится вновь не только наличное бытие этих объективных условий живого труда, но и их наличное бытие как самостоятельных, т. е. принадлежащих чужому субъекту стоимостей, в противовес этой живой рабочей силе. Объективные условия труда приобретают по отношению к живой рабочей силе субъективное существование: из капитала возникает капиталист…» 89.

Grundrisse – не единственный текст зрелого Маркса, в котором говорит- ся об отчуждении. Через пять лет после написания Grundrisse, он еще более тесно связал экономический анализ отчуждения с политическим в рукописи под заголовком «Результаты непосредственного процесса производства», известной также как неопубликованная 6-я глава первой книги первого тома «Капитала» (1863–64). «Господство капиталиста над рабо- чим», – писал Маркс, – «есть… господство вещи над человеком, мертвого труда над живым, продукта над производителем» 90. В капиталистическом обществе, вследствие «подмены общественных производительных сил тру- да вещными свойствами капитала»91, действительно имеет место «персонификация вещей и овеществление лиц», создающая видимую ситуацию, когда «вещественные условия труда выступают не как подчиненные рабочему; наоборот, рабочий подчинен им» 92. В реальности, утверждает Маркс:

«Капитал – не вещь, равно как и деньги – не вещь. В капитале, как и в деньгах, определенные общественные производственные отношения людей представляются отношениями вещей к людям, или определенные общественные отношения выступают как общественные природные свойства вещей. Без наемного труда нет производства прибавочной стоимости; коль скоро индивиды противостоят друг другу как свободные лица, без производства прибавочной стоимости нет капиталистического производства, следовательно, нет капитала и нет капиталиста! Капитал и наемный труд (так называем мы труд рабочего, который продает свою собственную рабочую силу) выражают только два фактора одного и того же отношения. Деньги не могут стать капиталом, не обменявшись на рабочую силу, как на товар, проданный самим рабочим. С другой стороны, труд может выступить как наемный труд лишь тогда, когда его собственные вещные условия противостоят ему как своекорыстные силы, как чужая собственность, как для себя сущая и прочно обособившаяся стоимость, короче – как капитал. Следовательно, если капитал со своей вещественной стороны или со стороны потребительных стоимостей, в которых он существует, может состоять только лишь из вещных условий труда, то со стороны его формы эти вещные условия должны противостоять труду как чуждые, самостоятельные силы, как стоимость – овеществленный труд, который относится к живому труду только как к средству своего собственного сохранения и увеличения»93.

В капиталистическом способе производства человеческий труд становится инструментом процесса валоризации (роста в стоимостном выражении) капитала, который, «поскольку живая рабочая сила присоединяется квещным составным частям капитала … становится чудовищем, получившим жизнь, и начинает действовать, «как будто под влиянием охватившей его любовной страсти»»94. Этот механизм действует во все бóльших и бóльших масштабах, и в итоге кооперация в процессе производства, научные открытия, применение машин, – которые все представляют собой общественные процессы, связанные с коллективом, – становятся силами капитала, выступающими по видимости как его естественные свойства, противостоящие рабочим в виде капиталистического общественного строя:

«…развившиеся … производительные силы общественного труда представляются как производительные силы капитала. … На деле общественное единство труда в кооперации, комбинация в разделении труда, применение природных сил и науки, продуктов труда как машин – все это самостоятельно противостоит отдельным рабочим как нечто чуждое им самим, вещное, заранее созданное без их участия, а часто и вопреки ему, как всего лишь форма бытия независимых от них и господствующих над ними средств труда, поскольку они вещны, а воплощенные в капиталисте или его подручных (представителях) разум и воля мастерской в целом, хотя они созданы собственной комбинацией рабочих, представляются как функции капитала, который живет в капиталисте»95.

Благодаря этому процессу капитал становится «каким-то весьма таинственным существом». «Условия труда растут как социальные силы по отношению к рабочему, и в этой форме они капитализированы» 96.

Начиная с 1960-х гг., популяризация неопубликованной 6-й главы первой книги первого тома «Капитала» и – в особенности – Grundrisse 97 подготовила почву для развития концепции отчуждения, отличной от той, которая господствовала тогда в социологии и психологии. Это была концепция, направленная на преодоление отчуждения на практике – на политическуюдеятельность в общественных движениях, партиях и профсоюзах с целью изменения условий жизни и труда рабочего класса. Публикация текстов, которые можно считать «вторым поколением» работ Маркса об отчуждении (после «Экономико-философских рукописей 1844 года», опубликованных в 1930-х гг.), тем самым предоставила не только связную теоретическую базу для новых исследований проблематики отчуждения, но и – прежде всего – антикапиталистическую идеологическую платформу для небывалого политического и социального движения, вспыхнувшего в те годы в мире. Проблематика отчуждения вышла из философских книг и университетских аудиторий на улицы и в места сражений рабочих и стала выражением критики буржуазного общества в целом.

VIII. Товарный фетишизм и разотчуждение
Одно из лучших изложений темы отчуждения у Маркса содержится в знаменитом разделе «Капитала» «Товарный фетишизм и его тайна», где он показывает, что в капиталистическом обществе продукты, созданные людь- ми, господствуют над ними. Здесь отношения между людьми представляются им «не непосредственно общественными отношениями самих лиц в их труде, а, напротив, вещными отношениями лиц и общественными отношениями вещей»98;

«…таинственность товарной формы состоит просто в том, что она является зеркалом, которое отражает людям общественный характер их собственного труда как вещный характер самих продуктов труда, как общественные свойства данных вещей, присущие им от природы; поэтому и общественное отношение производителей к совокупному труду представляется им находящимся вне их общественным отношением вещей. Благодаря этому quid pro quo [появлению одного вместо другого] продукты труда становятся товарами, вещами чувственно-сверхчувственными, или общественными. … Это – лишь определенное общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами. Чтобы найти аналогию этому, нам пришлось бы забраться в туманные области религиозного мира. Здесь продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью, стоящими в определенных отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит в мире товаров с продуктами человеческих рук. Это я называю фетишизмом, кото- рый присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства» 99.

Два элемента в этом определении проводят четкую разделительную линию между концепциями отчуждения Маркса и большинства других обсуждавшихся нами авторов. Во-первых, Маркс представляет себе фетишизм не как проблему отдельного человека, а как социальное явление; не как явление жизни сознания, а как реальную власть, особую форму господства, которая утверждается в рыночной экономике вследствие того, что вещи, объекты превращаются в субъекты.

Поэтому его анализ отчуждения не ограничивается беспокойствами людей как индивидуумов, но распространяется на социальные процессы и производственную деятельность, лежащую в их основе. Во-вторых, фетишизм, по Марксу, проявляется в четко определенной исторической реальности производства – реальности наемного труда; это не составляющая отношений между людьми и вещами как таковыми, но скорее часть отношения между человеком и конкретным видом объективной реальности: товарной формой.

В буржуазном обществе человеческие качества и отношения превращаются в качества вещей и отношения между вещами. Эта теория того, что Лукач называл опредмечиванием или овеществлением, иллюстрирует отчуждение с точки зрения человеческих отношений, в то время как концепция фетишизма рассматривает его в связи с миром товаров. Не соглашаясь с теми, кто отрицает, что теория отчуждения присутствует в трудах позднего Маркса, мы должны подчеркнуть, что товарный фетишизм не занял место отчуждения, а лишь выступал как один из его аспектов 100.

Теоретический прогресс при переходе от «Экономическо-философских рукописей 1844 года» к «Капиталу» и связанным с ним материалам не ограничивался, однако, более точным изложением проблематики отчуждения. Маркс также заново сформулировал те меры, которые он считал необходимыми, чтобы отчуждение преодолеть. В 1844 году он уже доказывал, что люди устранят отчуждение, отменив частное производство и уничтожив разделение труда; но в «Капитале» и подготовительных рукописях к нему путь к обществу, свободному от отчуждения, характеризуется намногоболее сложным образом. Маркс считал, что капитализм – это система, при которой рабочие подвластны капиталу и условиям, которые он навязывает. Тем не менее, капитализм создал базовые условия для более передового общества, и, распространив действие его полезных результатов на всех, человечество сможет быстрее продвигаться по открывшемуся перед ним пути общественного развития. Согласно Марксу, система, породившая колоссальное накопление богатства для немногих и лишения и эксплуатацию для всей массы трудящихся, должна быть заменена «союзом свободных людей, работающих общими средствами производства и планомерно [selbstbewußt] расходующих свои индивидуальные рабочие силы как одну общественную рабочую силу»101.

Этот тип производства будет отличаться от системы наемного труда, поскольку факторы, определяющие производство, будут находиться под коллективным управлением, примут непосредствен- но общественный характер и превратят труд в подлинно общественную деятельность. Это была концепция общества, диаметрально противоположная гоббсовской концепции «войны всех против всех»; и создание такого общества требовало не просто политического процесса, но неизбежно включало в себя трансформацию сферы производства. У такого изменения характера трудового процесса, однако, есть свои пределы:

«Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители, рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила; совершают его с наименьшей затратой сил и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и адекватных ей»102.

Эта пост-капиталистическая система производства, в сочетании с научно-техническим прогрессом и последовательным сокращением рабочего дня, сделает возможной новую общественную формацию, в которой вынужденный, отчужденный труд, навязанный капиталом и подчиненный его законам, постепенно заменяется сознательной творческой деятельностью, не подчиненной игу необходимости, и в которой беспорядочный недифференцированный обмен, продиктованный товарно-денежными законами, сменяется целостными общественными отношениями 103. Это будет уже не царство свободы для капитала, но царство подлинной человеческой свободы.

Первое издание полного собрания сочинений Marx Engels Gesamtausgabe (MEGA) началось лишь в 1920-х гг. по инициативе Давида Борисовича Рязанова, директора Института Маркса — Энгельса в Москве. Это предприятие застопорилось, однако, вследствие бурных событий международного рабочего движения, которое часто скорее препятствовало, чем благоприятствовало публикации MEGA. Сталинские чистки в Советском Союзе, коснувшиеся и ученых, которые работали над проектом, а также подъем фашизма в Германии привели к скорому прекращению издания¹.

Ранние произведения были опубликованы в MEGA еще в 1927 г. («Критика гегелевской философии права») и в 1932 г. («Экономическо-философские рукописи 1944 г.» и «Немецкая идеология»). Как ранее второй и третий тома «Капитала», они были изданы так, будто это законченные работы, что впоследствии послужило источником бесчисленных недоразумений в комментариях. Позднее еще некоторые важные подготовительные работы для «Капитала» (в 1933 г. рукопись главы 6 «Капитала» — «Результаты непосредственного процесса производства», между 1939 и 1941 гг. — «Очерки критики политической экономии», более известные как «Grundrisse») были напечатаны в виде препринта ограниченным тиражом. В дальнейшем эти прежде не публиковавшиеся сочинения (как и те, которые за ними последуют, когда рассеются опасения, что они могли бы подорвать господствующий идеологический канон) были снабжены комментариями, сообразовавшимися с политическими нуждами и предписывавшими такие толкования, которые, как предполагалось, исключали бы глубокую, всестороннюю переоценку трудов Маркса.

Первое издание собрания сочинений на русском языке было завер- шено между 1928 и 1947 гг. Хотя оно включало лишь часть трудов, в то время 28 томов (в 33 книгах) были наиболее полным собранием сочинений Маркса и Энгельса. Второе издание сочинений на языке ори- гинала появилось между 1956 и 1968 гг. в ГДР по инициативе ЦК СДПГ: Marx Engels Werke (MEW) содержали всего 41 том в 43 книгах. Издание было далеким от полноты², к тому же его ценность снижалась введениями и примечаниями, наставлявшими читателя в духе марксистсколенинской идеологии, по образцу советского издания.

Проект второго MEGA, задуманный как добросовестное воспроизведение с обширным справочным аппаратом всех сочинений двух мыслителей, зародился в 1960-е гг. Но и это издание, начатое в 1975 г., также прервалось, на сей раз из-за событий 1989 г. В 1990 г. с целью продолжения этого издания Международный институт социальной истории (Internationaal Instituut voor Sociale Geschiedenis) в Амстердаме и Дом Карла Маркса (Karl Marx Haus) в Трире образовали Международный фонд Маркса — Энгельса (Internationale Marx-Engels-Stiftung, IMES). После трудной фазы реорганизации, в ходе которой были утверждены новые принципы издания и издательство Akademie Verlag заняло место Dietz Verlag, публикация так называемого MEGA² началась в 1998 г.

Вопреки предсказаниям грядущего забвения Маркса с начала столетия к нему вернулось внимание международного научного сообщества. Многие вновь заявили о ценности его идей, в библиотеках Европы, Соединенных Штатов и Японии сдувается пыль с его книг. Одним из наиболее важных примеров этого повторного открытия как раз и является возобновление MEGA². Весь проект, в котором приняли участие представители разных научных дисциплин из многих стран мира, состоит из четырех отделов: первый охватывает все книги, статьи и черновики, кроме «Капитала»; второй включает «Капитал» и предваряющие его исследования, начиная с 1857 г.; третий отведен переписке; ну а четвертый — выпискам, аннотациям и маргиналиям. Каждый из 114 томов состоит из двух книг: текст плюс справочный аппарат, содержащий индексы и множество примечаний³. Данное предприятие чрезвычайно важно, учитывая, что бóльшая часть рукописей Маркса, его обширной переписки и огромной горы выписок и аннотаций, которые он по привычке делал во время чтения книг, никогда ранее не публиковалась.

Усилия издателей MEGA² принесли значительные результаты во всех четырех отделах. В первом работа возобновилась публикацией двух новых томов. Том «Karl Marx — Friedrich Engels, Werke, Artikel, Entwürfe. Januar bis Dezember 1855»⁴ включает 200 статей и черновиков, написанных обоими авторами в 1855 г. для газет «New York Tribune» и «Neue Oder-Zeitung» в Бреслау. Наряду с комплексом лучше известных работ, связанных с политикой и европейской дипломатией, размышлениями о международной экономической конъюнктуре и Крымской войне, издатели сочли возможным добавить еще 21 текст, опубликованный анонимно в американской газете, установив авторство Маркса. Другой том, «Friedrich Engels, Werke, Artikel, Entwürfe. Oktober 1886 bis Februar 1981»⁵, представляет часть работ позднего Энгельса. В нем чередуются проекты и заметки. Среди них — рукопись «Rolle der Gewalt in der Geschichte» без правки Бернштейна, отредактировавшего ее первое издание, а также адреса организаций рабочего движения и предисловия к переизданиям уже опубликованных работ. Среди последних особый интерес представляют «Die auswärtige Politik des russischen Zarentums», история двух сто- летий российской внешней политики, появившаяся в «Die Neue Zeit», но впоследствии попавшая под сталинский запрет в 1934 г., и «Juristen- Sozialismus», написанная совместно с Каутским, чье авторство отдельных частей реконструировано впервые. Далее, весьма интересен первый выпуск ежегодника «Marx-Engels- Jahrbuch» — новой серии, публикуемой IMES, целиком посвященный

«Немецкой идеологии»⁶. Эта книга, предвосхищая том I /5 MEGA², включает страницы Маркса и Энгельса, относящиеся к рукописям «I. Фейербах» и «II. Святой Бруно». Семь манускриптов, переживших «грызущую критику мышей»⁷, собраны как независимые тексты в хронологическом порядке. Из этого издания можно получить ясное представление о неоднородном характере работы. Следовательно, появляются новые и определенные основания для достоверной научной реконструкции формирования теории Маркса. «Немецкой идеологии», до сих пор счи- тавшейся исчерпывающим изложением материалистической концепции Маркса, теперь возвращена фрагментарность оригинала.

Исследования во втором отделе MEGA², «„Das Kapital“ und Vorarbeiten», в последние годы сосредоточены на второй и третьей книгах «Капитала». Том «Karl Marx, Das Kapital. Kritik der politischen Ökonomie. Zweites Buch. Redaktionsmanuskript von Friedrich Engels 1884/1885»⁸ содержит тексты второй книги, составленной Энгельсом на основе семи рукописей разного объема, написанных Марксом между 1865 и 1881 гг. Энгельс, на самом деле, получил от Маркса много разных версий второй книги, но без указаний, в каком порядке они должны быть опубликованы. Вместо этого он обнаружил «небрежный стиль, фамильярные, часто грубо-юмористические выражения и обороты, английские и французские технические названия, часто целые фразы и даже страницы по-английски; это — запись мыслей в той форме, в какой они в том или ином случае развивались в голове автора. Наряду с отдельными обстоятельно изложенными частями другие, не менее важные, только намечены; фактический материал для иллюстраций собран, но едва сгруппирован, не говоря уже об обработке; в конце главы, стремясь быстрее перейти к следующей, Маркс часто ставил лишь несколько отрывочных фраз, намечающих развитие мысли, оставленное здесь незаконченным»⁹.

Таким образом, Энгельс вынужден был принимать определяющие редакторские решения. По самым последним филологическим данным, насчитывается около пяти тысяч редакторских вмешательств Энгельса в текст, что гораздо больше, нежели предполагалось ранее. Среди них — добавления и купюры абзацев в тексте, изменения его структуры, вставка заголовков параграфов, замена понятий, переработка некото- рых формулировок Маркса и переводы слов, приведенных на других языках. Отданный в печать текст сложился только к концу работы. Этот том, следовательно, позволяет нам восстановить весь процесс отбо- ра, составления и исправления рукописей Маркса и установить места, в которые Энгельс внес наиболее существенные изменения, вместо того чтобы отдать дань уважения рукописям Маркса, каковые, повторим еще раз, действительно не представляют собой окончательной версии исследования.

Третья книга «Капитала»¹⁰ — единственный том, которому Маркс не успел придать хотя бы приблизительной формы, — претерпела еще более сложные издательские интервенции. В предисловии к ней Энгельс подчеркивает, что текст представлял собой «один первоначальный набросок, к тому же изобиловавший пробелами. Как правило, начало каждого отдела было довольно тщательно обработано, даже в большинстве случаев отшлифовано стилистически. Но чем дальше, тем более эскизной и неполной становилась обработка рукописи, тем больше было экскурсов по поводу возникавших в ходе исследовани побочных вопросов, причем работа по окончательному расположению материала откладывалась до позднейшего времени»¹¹.

Таким образом, напряженная редакторская работа Энгельса, на которую он тратил свои основные силы в долгий период между 1885 и 1894 гг., проделала путь от наброска текста, составленного из мыслей, записанных in statunascendi¹², и предварительных заметок, к цельному тексту, создающему впечатление законченной и систематичной экономической теории.

Это становится особенно явным после знакомства с томом «Karl Marx — Friedrich Engels, Manuskripte und redaktionelle Texte zum dritten Buch des Kapitals»¹³. Он содержит последние шесть рукописей Маркса, относящихся к третьей книге «Капитала», написанной между 1871 и 1882 гг. Наиболее важен из них большой раздел «Отношение между нормой прибавочной стоимости и нормой прибыли, развитое математически» (1875), а также тексты, добавленные Энгельсом во время редактирования. Последние весьма четко демонстрируют характер подготовки публикации. 45 текстов из 51 в этом томе публикуются впервые, что является еще одним свидетельством ценности данной книги. Приближающееся завершение второй секции позволит, наконец, критически оценить состояние оригиналов, оставленных Марксом, а также масштаб и границы редакторской правки Энгельса.

В третьем отделе MEGA², «Briefwechsel», собраны письма, которыми Маркс и Энгельс обменивались на протяжении жизни друг с другом и с бесчисленными корреспондентами, с которыми поддерживали контакты. Найдено более четырех тысяч писем, написанных Марксом и Энгельсом (две с половиной тысячи — между ними самими), и еще десять тысяч адресованных им другими лицами, в основной своей массе не публиковавшихся до MEGA². Получены также достоверные свидетельства о еще шести тысячах писем, которые не сохранились. Эти четыре новых тома позволяют нам заново оценить важные фазы интеллектуальной биографии Маркса в свете его переписки.

Историческим фоном писем, собранных в «Karl Marx — Friedrich Engels, Briefwechsel Januar 1858 bis August 1859»¹⁴, была экономическая рецессия 1857 г. Она вновь разожгла в Марксе надежду на подъем революционного движения, после декады отступления, начавшейся с поражения 1848 г.: «Кризис хорошо порыл, как славный старый крот»¹⁵. В этом ожидании он черпал новую энергию для интеллектуальной работы и стимул для разработки основ экономической теории «до начала потопа», который, вопреки его надеждам, опять не случился. Именно в этот период Маркс пишет последние тетради своих «Grundrisse» и принимает решение напечатать свой труд брошюрами. Первая из них, опубликованная в июне 1859 г., была озаглавлена «К критике политиче- ской экономии». В его личной жизни это — фаза глубочайшей нищеты: «Не думаю, что кто-то когда-либо писал о деньгах, пребывая в таком безденежье»¹⁶. Второй брошюре не суждено было увидеть свет. Следующая экономическая работа выйдет лишь в 1867 г. — в год, когда он отдаст пер- вый том «Капитала» в печать.

Тома «Karl Marx — Friedrich Engels, Briefwechsel September 1859 bis Mai 1860»¹⁷ и «Karl Marx — Friedrich Engels, Briefwechsel Juni 1860 bis Dezember 1861»¹⁸ содержат переписку, относящуюся к запутанному делу с публикацией Herr Vogt и жарким дебатам между Фогтом и Марксом. <…>

Главная тема тома «Karl Marx — Friedrich Engels, Briefwechsel Oktober 1864 bis Dezember 1865»¹⁹ — политическая деятельность Маркса в Международном товариществе рабочих, основанном в Лондоне 28 сентября 1864 г. Письма запечатлели действия Маркса в начальный период существования организации, в течение которого он быстро стал играть главную роль, и его попытку сочетать эти внешние обязанности, к коим он вернулся после шестнадцатилетнего перерыва, с научной работой. Среди прочих вопросов обсуждалась функция профсоюзов, важность которых он подчеркивал, в то же время выступая против Лассаля и его предложения образовать кооперативы, финансируемые Прусским государством: «Либо рабочий класс революционен, либо он ничто»²⁰. Полемика против оуэниста Джона Уэстона отражена в цикле работ, изданных посмертно в 1898 г. под общим заглавием «Стоимость, цена и прибыль». В том вошли также размышления о гражданской войне в Соединенных Штатах и памфлет Энгельса «Военный вопрос в Пруссии и немецкая рабочая партия».

Новизна историко-критического издания заметна также в четвер- том отделе — «Exzerpte, Notizen, Marginalien». Он содержит многочисленные конспекты и исследовательские заметки Маркса, служащие впечатляющим свидетельством проделанной им колоссальной работы. С университетских лет он на всю жизнь приобрел привычку делать тетрадные выписки из читаемых книг, зачастую перемежая их размышлениями, к которым они его побуждали. Nachlaß Маркса состоит примерно из 200 тетрадей конспектов. Они существенны для понимания генезиса его теории и тех ее частей, которые у него не нашлось возможности развить так, как ему того хотелось. Сохранившиеся выписки, покрывающие длинный период времени, с 1838 по 1882 г., на восьми языках — немецком, древнегреческом, латинском, французском, английском, итальянском, испанском и русском, — охватывают широчайший круг дисциплин. Они черпались из текстов по философии, искусству, религии, политике, юриспруденции, литературе, истории, политической экономии, международным отношениям, технике, математике, физиологии, геологии, минералогии, этнологии, химии и физике, равно как и из газетных и журнальных статей, парламентских отчетов, статистики, правительственных документов, среди которых знаменитые
«Синие книги», в частности «Отчеты фабричных инспекторов», содержавшие данные огромной важности для его исследований. Эти необъятные залежи знаний, большей частью все еще не опубликованные, были стройплощадкой критической теории Маркса. Четвертый отдел MEGA², рассчитанный на 32 тома, впервые обеспечит к ним доступ.

Четыре тома недавно вышли в свет. «Karl Marx, Exzerpte und Notizen Sommer 1844 bis Anfang 1847»²¹ включает восемь тетрадей выписок, сделанных Марксом между летом 1844 г. и декабрем 1845 г. Первые две относятся ко времени его пребывания в Париже и следуют сразу за «Экономическо-философскими рукописями 1844 года». Остальные шесть написаны в следующем году в Брюсселе, куда он приехал после изгнания из Парижа, и в Англии, где он находился в течение июля и августа. В этих тетрадях — следы начального ознакомления Маркса с политической экономией и его первые собственные разработки в области эконо- мической теории. Это ясно прослеживается по его выпискам из учебни- ков политической экономии Шторха и Росси, а также из Буагильбера, Лодердейла, Сисмонди и, в части инженерного дела и мануфактурной техники, из Баббеджа и Юра. При сравнении этих тетрадей с работами того периода становится очевидным и бесспорным влияние этих чте- ний на развитие его идей. Весь массив этих заметок, c исторической реконструкцией их происхождения, показывает прогресс и сложность критической мысли Маркса в ходе напряженной работы. Далее в книге помещены знаменитые «Тезисы о Фейербахе».

Том «Karl Marx — Friedrich Engels, Exzerpte und Notizen September 1853 bis Januar 1855»²² содержит девять обширных тетрадей выписок, составленных Марксом преимущественно в 1854 г. Они написаны в тот же период, когда он опубликовал ряд важных статей в «Нью-Йорк Трибьюн». В четырех тетрадях — аннотации по истории дипломатии, главным образом из текстов историков Фэмина и Фрэнсиса, правоведа и немецкого дипломата фон Мартенса, политика-консерватора Уркварта, а также из «Переписки о положении дел в Леванте» и «Парламентских дебатов Хансарда». Остальные пять — из сочинений Шатобриана, испанского писателя де Ховельяноса, испанского генерала Сан-Мигеля и его приятеля-земляка де Марлиани; есть и многие другие авторы, занимавшиеся исключительно Испанией, из чего видно, как глубоко Маркс изучал ее социальную и политическую историю и культуру. Далее, особый инте- рес вызывают заметки на «Essai sur l’histoire de la formation et des progrès du Tiers État» Огюстена Тьерри. Все эти заметки очень важны, потому что они открывают источники, из которых черпал Маркс, и позволяют понять способ использования им этих материалов для написания статей. Том содержит, помимо прочего, ряд выписок Энгельса по военной истории.

Немалый интерес Маркса к естествознанию, почти совсем неизвестный, обнаруживается в томе «Karl Marx — Friedrich Engels, Naturwissenschaftliche Exzerpte und Notizen. Mitte 1877 bis Anfang 1883»²³. В этой книге представлены записки по органической и неорганической химии в период 1877–1883 гг., открывающие нам еще один аспект его работы. Этим опровергается легенда, повторяемая во многих биографиях Маркса, будто в последние десять лет он, полностью удовлетворив свое интеллектуальное любопытство, забросил научные исследования. Опубликованные записки описывают химические соединения, содержат выписки из книг по химии Мейера, Роско и Шорлеммера, а также заметки по физике, физиологии и геологии — дисциплинам, которые расцвели в последнюю четверть XIX столетия и за успехами которых Маркс желал проследить. Эти исследования затрагивают одну из наименее разработанных областей в марксоведении и, не будучи напрямую связанными с его работой над «Капиталом», заставляют задаться нерешенным пока вопросом о причинах такого интереса к естествознанию. Завершается том выписками Энгельса на схожие темы, сделанными в тот же период.

Если рукописи Маркса знавали разные времена и пока не нашли дорогу в печать, то книги, которыми они с Энгельсом владели, постигла еще более грустная участь. После смерти Энгельса две библиотеки, содержавшие книги с интересными маргиналиями и пометками, были частично рассеяны и лишь впоследствии с большим трудом реконструи- рованы и каталогизированы. Том «Karl Marx — Friedrich Engels, Die Bibliotheken von Karl Marx und Friedrich Engels»²⁴ на самом деле — плод 75 лет исследований. В нем собран каталог на 1450 книг в 2100 томах (две трети всех книг, которыми владели Маркс и Энгельс), с аннотациями всех имеющихся заметок на страницах каждого тома. Эти данные в MEGA² предстоит дополнить каталогом книг, на сегодняшний день недоступных (общее число всех книг — 2100 в 3200 томах), указаниями маргиналий, наличествующих на 40 тысячах страниц 830 текстов, и публикацией комментариев на полях.

Как отмечали многие знакомые Маркса, он рассматривал книги не как предмет роскоши, а как инструмент для работы. Обращался с ними плохо, загибал углы страниц и подчеркивал в них. «Они мои рабы и должны исполнять мою волю», — говорил он о своих книгах. С другой стороны, он испытывал к ним сильную привязанность, вплоть до того, что говорил о себе как о «машине, обреченной поглощать книги, что- бы извергнуть их, уже в иной форме, в навозную кучу истории»²⁵. Знание некоторых прочитанных им вещей — а следует помнить, что его библиотека дает лишь частичный срез той кропотливой работы, которую он вел десятилетиями, главным образом в Британском музее Лондона, — равно как и его комментариев к ним, представляет собой драгоценный ресурс для реконструкции хода его исследований. Это знание позволяет также отвергнуть ложную марксистско-ленинскую агиографическую трактовку его идей как плода внезапного озарения, а не переосмысления теоретического багажа предшественников и современников, как то было на самом деле.

Наконец, можно спросить, что за новый Маркс вырастает из нового историко-критического издания? Разумеется, это Маркс, отличный от того образа, который был принят многими его последователями и оппонентами на протяжении долгого времени. Извилистый процесс распространения его сочинений и отсутствие полного и цельного их издания, наряду с их фундаментальной незавершенностью, неблаговидные дела эпигонов, тенденциозные прочтения и еще более многочисленные ошибки в прочтении — таковы главные причины великого парадокса: Карл Маркс — непонятый автор, жертва глубокого и без конца умножаемого недоразумения.
Повторное открытие его труда восстанавливает богатство пластичной и полиморфной мысли и открывает новые горизонты для будущей Marx-Forschung.

Перевод Андрея Майданского

I. 1858–1953: Сто лет умолчания
Прервав работу над «Грундриссе» в мае 1858 г. ради подготовки работы «К критике политической экономии», Маркс использовал некоторые части рукописи при создании текста этой работы, однако впоследствии он к ней почти никогда не возвращался. Действительно, хотя в его правилах было использование своих предшествующих занятий и даже переписывание целых пассажей из предшествующих рукописей, ни одна из черновых рукописей «Капитала», за исключением рукописи 1861–1863 гг., не содержит ссылок на «Грундриссе». Они стоят особняком среди всех других черновых рукописей, как если бы Маркс не имел намерения использовать их в силу своей занятости решением других, более специфических проблем, нежели те, к которым были адресованы «Грундриссе».

Нельзя утверждать с полной уверенностью, но вероятнее всего даже Энгельс не читал «Грундриссе». Как хорошо известно, при жизни Марксу удалось закончить лишь первый том «Капитала», а незавершенные рукописи второго и третьего томов были отобраны и подготовлены для публикации Энгельсом. В процессе этой деятельности он должен был просмотреть десятки тетрадей, содержащих черновые варианты «Капитала», и можно с уверенностью утверждать, что в процессе того, как он приводил в порядок горы бумаг, он пролистал «Грундриссе» и пришел к выводу, что это – самая ранняя версия труда его друга, предшествующая даже работе «К критике политической экономии» 1859 г. и поэтому она не могла быть использована для его цели. Кроме того, Энгельс никогда не упоминал «Грундриссе», ни в своих предисловиях к двум томам «Капитала», которые предусматривались для печати, ни в одном из его обширной коллекции писем.

После смерти Энгельса значительная часть подлинников текстов Маркса хранилась в архиве Социал-демократической партии Германии (СДПГ) в Берлине, где с ними обращались крайне небрежно. Политические конфликты внутри партии воспрепятствовали публикации многих важных материалов, оставленных Марксом; на деле они привели к распылению рукописей и делали на протяжении долгого времени невозможным подготовку полного издания работ Маркса. И результатом того, что никто не нес ответственности за сохранностью интеллектуального наследия Маркса, оказался тот факт, что «Грундриссе» оставались погребенными среди его других рукописей.

Единственное, что увидело свет в то время, было «Введение», которое Карл Каутский опубликовал в 1903 г. в «Neue Zeit» («Новое время») наряду с кратким пояснением, в котором оно было представлено как «незавершенный набросок», датированный 23 августа 1857 г. Полагая, что это было введением к magnum opus (большому труду) Маркса, Каутский озаглавил его «Введением в критике политической экономии» и утверждал, что, «несмотря на незавершенный характер», оно «предлагает много новых идей». К тексту был проявлен действительно большой интерес: первыми переводами на другие языки были французский (1903 г.) и английский (1904 г.), и вскоре этот интерес возрос еще больше после того, как Каутский опубликовал «Введение» в 1907 г. в качестве приложения к работе «К критике политической экономии». Последовали новые переводы, в том числе на русский (1922), японский (1926), греческий (1927) и китайский (1930) языки, в результате чего «Введение» стало одной из наиболее прокомментированных работ во всем теоретическом наследии Маркса.

Однако в то время как удача улыбнулась «Введение», «Грундриссе» оставались неизвестными на протяжении длительного времени. Трудно поверить, что Каутский не обнаружил наряду с «Введением» рукопись целиком, однако он никогда не обмолвился о ней ни словом. А чуть позднее, когда он между 1905 и 1910 гг. принял решение опубликовать некоторые не известные до этого рукописи Маркса, он сосредоточился на собрании материалов, относящихся к 1861–1863 гг., которым он дал название «Теории прибавочной стоимости».

Открытие «Грундриссе» произошло в 1923 г. благодаря Давиду Рязанову, директору Института К. Маркса и Ф. Энгельса (ИМЭ) в Москве и организатору первого Полного издания сочинений Маркса и Ф. Энгельса (МЭГА). После просмотра наследия Маркса в Берлине он указал на существование «Грундриссе» в своем отчете Социалистической академии в Москве о наследии Маркса и Энгельса: «Среди бумаг Маркса я обнаружил восемь тетрадей с материалами его экономических занятий … Рукопись может быть датирована серединой 1850-х гг. и содержит первый черновой вариант труда Маркса [«Капитала» – М.М.], которому он в то время еще не дал названия; он является первой версией его «К критике политической экономии».»

«В одной из этих тетрадей», – продолжает Рязанов, – «Каутский обнаружил Введение к «К критике политической экономии»» и, по его мнению, подготовительные рукописи к «Капиталу» представляют «исключительный интерес с точки зрения информации об истории интеллектуального развития Маркса, особенностях его метода работы и приемов научного исследования.»

По соглашению для подготовки издания МЭГА, заключенному между ИМЭ, Институтом социальных исследований во Франкфурте и Социал-демократической партией Германии (которой тогда принадлежали права на хранение наследия Маркса и Энгельса), «Грундриссе» были сфотографированы наряду со многими другими неопубликованными рукописями и началось их изучение специалистами в Москве. Между 1925 и 1927 гг. Павел Веллер из ИМЭ осуществил каталогизацию всех черновых рукописей, относящихся к «Капиталу», первой из которых были «Грундриссе». К 1931 г. текст «Грундриссе» был полностью расшифрован и перепечатан на машинке, в 1933 г. часть рукописи была опубликована на русском языке в качестве «Главы о деньгах», а спустя два года последовало издание этой главы на языке оригинала (немецком). Наконец в 1936 г. Институт Маркса-Энгельса-Ленина (правопреемник ИМЭ) приобрел шесть из восьми тетрадей с текстом «Грундриссе», что дало возможность при решении некоторых редакционных проблем непосредственно обращаться к оригиналу рукописи.

Затем в 1939 г. эта важная последняя из остававшихся неопубликованными, рукопись Маркса, обширная работа, относящаяся к наиболее продуктивному периоду его жизни, появилась в Москве под заголовком, данным Веллером: «Основные черты критики политической экономии (черновой набросок 1857–1858 гг.)» (Grundrisse der Kritik der politischen Ökonomie (Rohentwurf) 1857–1858). Спустя два года последовало Приложение (Anhang), включающее, наряду с примечаниями к тексту «Грундриссе», выписки из работы Рикардо «Принципы политической экономии и налогового обложения», сделанные Марксом в 1850–1851 гг., набросок «Бастиа и Кэри», фрагмент первоначального текста работы «К критике политической экономии», составленные Марксом обзоры содержания «Грундриссе». В предпосланном изданию 1939 г. предисловии ИМЭЛ публикации рукописи придавалось исключительное значение: «…рукопись 1857–1858 гг., впервые публикуемая полностью в этом томе, имела решающее значение в экономических исследованиях Маркса».

Хотя редакционные принципы и форма публикации были такими же, как в томах первого издания МЭГА, «Грундриссе» не были включены в это издание и появились в качестве отдельного издания. К тому же, опубликованная в канун второй мировой войны работа осталась фактически неизвестной, 3 000 экземпляров вскоре стали большой редкостью и лишь нескольким из них удалось пересечь советские границы. «Грундриссе» не были включены в состав первого русского издания Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, выходившего в 1928–1947 гг., а их переиздания на немецком языке пришлось ждать до 1953 г. Хотя удивительно, что такой текст, как «Грундриссе», был полностью опубликован в сталинский период, поскольку он был несомненно ересью по сравнению с неоспоримыми в то время канонами диамата, как называли в Советской Союзе диалектический материализм, мы должны, следовательно, принять во внимание, что «Грундриссе» были тогда самой важной из работ Маркса, не имевших распространения в Германии. Их публикация в Восточном Берлине тиражем в 30 000 экземпляров была частью мероприятий, приуроченных к году Карла Маркса, – 70-летию со дня смерти автора и 150-летию со дня его рождения. Написанные в 1857–1858 гг., «Грундриссе» стали доступными во всем мире, начиная с 1953 г., после 100 лет забвения.

II. 500 тысяч копий в мире
Несмотря на резонанс, вызванный публикацией этой новой важной рукописи, предшествующей «Капиталу», и несмотря на ее теоретическое значение, процесс перевода рукописи 1857–1858 гг. на другие языки протекал медленно. Первоначально пробудил интерес еще один отрывок из «Грундриссе», опубликованный после «Введения» – Формы, предшествующие капиталистическому производству. Он был переведен на русский язык в 1939 г., а с русского – в 1947–1948 гг. на японский язык. Затем отдельное немецкое издание этого фрагмента и сделанный на его основе перевод на английский язык способствовали расширению круга читателей: немецкое издание, появившееся в 1952 г. как часть «Малой библиотеки марксизма-ленинизма» («Kleine Bücherei des Marxismus-Leninismus») послужило основой для перевода на венгерский и итальянский языки (вышедшие соответственно в 1953 и 1954 гг.); во втором случае, английский перевод, опубликованный в 1964 г. способствовал распространению работы Маркса в англоязычных странах, а благодаря переводам, вышедшим в Аргентине (1966) и Испании (1967) – и в испаноговорящих странах. Редактор английского издания Эрик Хобсбаум сопроводил перевод своим предисловием, которое помогло понять важность данной публикации: он писал, что ««Формы, предшествующие капиталистическому производству» были наиболее систематической попыткой Маркса понять проблемы исторической эволюции» и «можно без колебаний утверждать, что любая марксистская дискуссия, которая не принимает во внимание [эту работу – М.М.], должна быть пересмотрена под этим углом зрения». Все больше и больше ученых во всем мире начали действительно заниматься этим текстом, который был опубликован во многих других странах и везде вызывал важные исторические и теоретические дискуссии.

Переводы полного текста «Грундриссе» начались в конце 1950-х гг.; их изучение было медленным, но неумолимым процессом, который в конце концов выражался во все более основательных, а в некоторых аспектах, и более разнообразных оценках труда Маркса. Лучшие интерпретаторы «Грундриссе» брались за их чтение в оригинале, однако широкое изучение рукописи 1857–1858 гг. как среди ученых, не читающих по-немецки, так и, более всего, среди политических бойцов и студентов университетов состоялось лишь после ее публикации на различных иностранных языках.

Первые переводы вышли на Востоке: в Японии (1958–1965 гг.) и Китае (1962–1978 гг.). Русский перевод вышел в Советском Союзе только в 1968–1969 гг. в дополнительном томе второго, расширенного издания Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса на русском языке (основная часть этого издания в 39-ти томах вышла в свет в 1955–1966 гг.). Исключение «Грундриссе» из основной части второго издания имело своим серьезным последствием отсутствие «Грундриссе» и в издании Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса на немецком языке (Marx-Engels Werke), выходившем в 1956–1968 гг., которое в целом воспроизводило состав томов русского издания. В Marx-Engels Werke – наиболее широко используемом издании работ Маркса и Энгельса и основе их переводов на многие другие языки – «Грундриссе», таким образом, отсутствовали вплоть до 1983 г., когда они были, наконец, опубликованы в дополнительном томе Werke.

Таким образом, «Грундриссе» стали обращаться в Восточной Европе в конце 1960-х гг. Первый французский перевод появился во Франции (1967–1968), однако он был плохого качества и должен был быть заменен более удачным переводом, который вышел в свет в 1980 г. Перевод на итальянский язык появился между 1968 и 1970-м гг., примечательно, что инициатива перевода, как и во Франции, исходила от издательства, независимого от Коммунистической партии.

По-испански «Грундриссе» были опубликованы в 1970 г. Если исключить перевод, вышедший в 1970–1971 гг. на Кубе, ценность которого была невелика, поскольку он был сделан на основе плохого французского перевода, и распространение которого ограничивалось только рамками этой страны, то первый качественный перевод на испанский язык был сделан в Аргентине между 1971 и 1976 гг. Затем последовали еще три, сделанные одновременно в Испании, Аргентине и Мексике, в результате чего испанский язык оказался языком, на котором вышло наибольшее количество переводов «Грундриссе».

Английскому переводу предшествовала публикация в 1971 г. сборника выдержек из «Грундриссе»; редактор этого издания Дэвид Маклеллан повысил читательский интерес к тексту следующими словами: ««Грундриссе» – это гораздо больше, чем черновой набросок «Капитала»»; в действительности они в гораздо большей степени, чем любая другая работа, «содержат синтез различных направлений мысли Маркса. … В известном смысле, ни одна из работ Маркса не завершена полностью, но наиболее полной из них являются «Грундриссе»». Первый перевод всего текста на английский язык, наконец, вышел в 1973 г., добрых 20 лет спустя после переиздания на языке оригинала в Германии. Переводчик, Мартин Николаус, писал в своем предисловии: «Наряду с их большой биографической и исторической ценностью, они [«Грундриссе» – М.М.] добавляют много нового материала и являются единственным планом всего политико-экономического проекта Маркса. «Грундриссе» бросают вызов и требуют проверки каждой из существующих серьезных интерпретаций Маркса.»

1970-е гг. был, таким образом решающим десятилетием для переводов «Грундриссе» в Восточной Европе. Благодаря зеленому свету, данному в Советском Союзе, не было больше препятствий для появления переводов «Грундриссе» в странах-«сателлитах»: в Венгрии (1972 г.), Чехословакии (1971–1977 гг. на чешском, в 1974–1975 гг. на словацком языках) и Румынии (1972–1974 гг.), а также в Югославии (1979 г.). В это же время более или менее одновременно поступили в продажу два различающихся между собой датских издания: одно – в издательстве, близком к Коммунистической партии (1974–1978 гг.), а другое – в издательстве, примыкающем к «новым левым» (1975–1977 гг.).

В 1980-х гг. «Грундриссе» были переведены в Иране (1985–1987 гг.), где они оказались вообще первой работой Маркса, вышедшей в качественном переводе на перситский язык, «Грундриссе» вышли также еще в ряде европейских стран. Словенское издание датируется 1985 г., польское и финское – 1986 г. (последнее появилось при поддержке Советского Союза).

С распадом Советского Союза и концом того, что известно как «реально существующий социализм», который на деле был явным отрицанием идей Маркса, произошел перерыв в публикации произведений Маркса. Тем не менее даже в годы, когда молчание вокруг их автора прерывалось только людьми, предающих с абсолютной уверенностью его забвению, переводы «Грундриссе» на иностранные языки продолжались. Переводы, опубликованные в Греции (1989–1992 гг.), Турции (1999–2003), Южной Корее (2000 г.) и Бразилии (намеченный на 2008 г.), сделали «Грундриссе» самой переводимой работой Маркса из новых переводов, выполненных в последние два десятилетия.

В итоге, «Грундриссе» были переведены в общей сложности на 22 иностранных языка, в целом насчитывается 32 различных варианта перевода. Не считая частичных изданий, «Грундриссе» были опубликованы тиражем более чем в 500 000 экземпляров – цифра, которая удивила бы человека, писавшего «Грундриссе» только для того, чтобы обобщить, в большой спешке, результаты своих экономических исследований, достигнутые к тому моменту.

III. Читатели и интерпретаторы
История изучения «Грундриссе», так же как и история их распространения, началась достаточно поздно. Основной причиной этого, не считая перетрубации, связанные с их открытием вновь, была без сомнения сложность рукописи, представляющей собой незавершенный черновой набросок и столь трудной для понимания и перевода на другие языки. В этой связи авторитетный исследователь Роман Роздольский писал: «В 1948 г., когда мне впервые посчастливилось увидеть один из очень редких в то время экземпляров, … было с самого начала ясно, что это – работа, имевшая для теории Маркса фундаментальное значение.» Этот вывод побудил Роздольского попытаться ясно изложить и критически рассмотреть текст «Грундриссе». Результатом этого стала книга «История создания «Капитала» Маркса: черновой набросок 1857–1858 гг.», вышедшая в Германии в 1968 г., которая была первой и остается в принципе главной монографией, посвященной «Грундриссе». Переведенная на многие языки, она подстегнула публикацию и распространение работы Маркса и оказала значительное влияние на всех последующих исследователей рукописи.

1968 год был знаменательным для «Грундриссе» годом. В дополнение к книге Роздольского в номере «New Left Review» за март-апрель появилась первая статья о них на английском языке – «Неизвестный Маркс» Мартина Николауса, – благодаря которой «Грундриссе» стали более широко известны и в которой подчеркивалась необходимость перевода полного текста рукописи. Тем временем, в Германии и Италии «Грундриссе» привлекли внимание некоторых из ведущих участников студенческих выступлений, вдохновленных радикальным и взрывным содержанием, которым были пропитаны страницы рукописи. Очарование было неотразимым особенно среди тех «новых левых», которые хотели ниспровергнуть ту интерпретацию Маркса, которую предлагал марксизм-ленинизм.

С другой стороны, времена изменились и на Востоке. После периода, когда «Грундриссе» почти полностью игнорировались или оценивались весьма сдержанно, книга Виталия Выгодского «История одного великого открытия Карла Маркса», опубликованная в России в 1965 и в Германской Демократической Республике в 1967 гг., обозначила совершенно другой курс. Выгодский назвал «Грундриссе» «работой гения», которая «вводит нас в «творческую лабораторию» Маркса и дает нам возможность шаг за шагом проследить процесс разработки Марксом его экономической теории» и на которую поэтому необходимо обратить должное внимание.

В течение всего нескольких лет «Грундриссе» стали ключевым текстом для многих влиятельных марксисов. Кроме уже упомянутых, специально «Грундриссе» занимались следующие исследователи: Вальтер Тухшерер в Германской Демократической Республике, Альфред Шмидт в Федеративной Республике Германии, члены Будапештской школы в Венгрии, Люсьен Сэв во Франции, Кийоаки Хирата в Японии, Гайо Петрович в Югославии, Антонио Негри в Италии, Адам Скафф в Польше и Аллен Оукли в Австрии. В целом «Грундриссе» стали работой, с которой начинает изучение Маркса любой серьезный студент. С различными нюансами интерпретаторы «Грундриссе» делятся на тех, кто рассматривает эту работу как самостоятельное, концептуально завершенное целое, и тех, кто считает «Грундриссе» всего лишь ранней рукописью, проложившей дорогу к «Капиталу». Идеологическая подоплека дискуссий о «Грундриссе», когда суть спора сводилась к тому, легитимны или нелегитимны обращения к Марксу с их огромным политическим влиянием, способствовала возникновению неадекватных интерпретаций, которые сегодня кажутся нелепыми. Так, некоторые из наиболее фанатичных толкователей «Грундриссе» даже доказывали, что в теоретическом отношении они стоят выше «Капитала», несмотря на то, что на создание последнего ушло еще десять лет интенсивных исследований. Столь же нелепо, когда некоторые из главных критиков «Грундриссе» утверждали, что, несмотря на наличие важных для понимания отношения Маркса к Гегелю разделов, а также несмотря на знаменательные пассажи об отчуждении, «Грундриссе» ничего не добавляют к тому, что уже известно о Марксе.

Были не только такие, кто сопротивлялся чтению «Грундриссе», но и такие, кто их вовсе не читал, – наиболее удручающий и показательный пример представляет Луи Альтуссер. Даже тогда, когда он пытался заставить говорить о том у Маркса, о чем умалчивалось, и прочитать «Капитал» под тем углом зрения, чтобы «сделать видимым все то, что оставалось в нем невидимым», он позволил себе, правда, просмотреть сотни страниц «Грундриссе» и провести разделение (впоследствии по этому вопросу шли жаркие дебаты) наследия Маркса на работы «молодого» и «зрелого» Маркса, не оценив при этом содержание и значение рукописей 1857–1858 гг.

С середины 1970-х гг. «Грундриссе» завоевывали, однако, все большее число читателей и интерпретаторов. Появилось два обширных тома комментариев, один – в Японии, другой – в Германии, о «Грундриссе» писали и многие другие авторы. Многие исследователи рассматривали их как текст исключительного значения для ведения дискуссии по одной из наиболее широко дебатируемых проблем, касающейся мировоззрения Маркса: о его интеллектуальном долге по отношению к Гегелю. Другие были очарованы почти пророческими утверждениями во фрагментах о машинах и автоматах, а в Японии «Грундриссе» были также прочитаны как текст, в высшей степени актуальный для понимания современности. В 1980-х гг. первые специальные статьи стали появляться в Китае, где «Грундриссе» использовались для того, чтобы показать генезис «Капитала», в то время как в Советском Союзе вышла в свет коллективная монография, посвященная «Грундриссе».

Отнюдь не утраченная и сегодня способность трудов Маркса объяснять (хотя и критически) капиталистический способ производства способствовала возрождению к ним интереса у многих исследователей в различных странах. Если этот интерес сохранится и если он будет сопровождаться новой потребностью в Марксе в сфере политики, то «Грундриссе» несомненно докажут еще раз, что являются одним из произведений Маркса, которое обладает способностью привлекать большое внимание.

Тем временем в надежде на то, что «теория Маркса будет живым источником знаний и политической практики, которой адресованы эти знания», представленная в данной монографии история распространения и изучения «Грундриссе» во всем мире имеет своей целью показать признание их автора в мире, а также реконструировать еще неизвестную страницу в истории марксизма.

Приложение II: Содержание и структура раздела III монографии
Исследования о «Грундриссе», собранные в данной монографии, были предприняьы во всех странах, в которых рукопись была переведена в полном объеме. Страны, говорящие на одном и том же языке (Германия, Австрия и Швейцария – по-немецки; Куба, Аргентина, Испания и Мексика – по-испански; США, Великобритания, Австралия и Канада – по-английски; Бразилия и Португалия – по-португальски), в которых процесс распространения «Грундриссе» протекал более или менее параллельно, рассматриваются в рамках одной главы. Аналогично этому, главы, относящиеся к странам, в которых «Грундриссе» были переведены на более чем один язык (Чехословакия и Югославия), включают историю распространения изданий на всех языках. Более того, хотя обе эти страны уже не существуют, в заголовках этих глав даны названия стран на тот момент, когда там были опубликованы «Грундриссе».

Последовательность глав соответствует хронологическому порядку, в котором следовали публикации «Грундриссе». Единственное исключение представляет глава «Россия / Советский Союз», которая следует непосредственно за главой «Германия, Австрия, Швейцария», поскольку они тесно связаны и потому, что первая публикация «Грундриссе» на немецком языке имела место в Советском Союзе. Каждая глава содержит подробную библиографию, которая подразделяется по следующим принципам: 1) полные издания «Грундриссе»; 2) издания отдельных разделов (частей) рукописи; критическая литература о «Грундриссе» и 4) в случае необходимости, другие ссылки. Первый из названных разделов иногда содержит дополнительную информацию об издании, переводе и распространении различных текстов. Поскольку исследования охватывают несколько сотен книг или статей, посвященных «Грундриссе», в силу ограниченности места было возможным включить в библиографию только самые важные работы отдельных авторов (или тех, кто упоминается в основной части текста).

За исключением работ на китайском языке, все названия не англоязычных книг и статей вначале даются на языке оригинала (в транслитерированной форме для японских, иранских, греческих, русских и корейских названий), а затем в английском переводе. Как правило, перевод названий дается в тексте, однако, если в какой-то главе ссылки на книгу или статью даются в соответствии с гарвардской системой ссылок (т.е. указывается только имя автора и год публикации), то перевод можно найти в библиографии. Наконец, в том случае, если какие-либо книги или статьи уже переведены на английский язык, они всегда цитируются под названием перевода, даже если заголовок и отличается от первоисточника.

Перевод к.э.н. Л.Л. Васиной